Институт изучения преступлений коммунизма в Тиране
Албания занимает в нашем сознании особое место по ряду причин, для людей моего поколения всё, что связано с Албанией звучит особенно остро.
Как раз когда я пошла в школу, в 1960-е годы, произошёл разрыв с Албанией, и долгие годы вообще ничего не было известно о том, что там происходит — страна жила в режиме осаждённой крепости, и был там абсолютный культ Энвера Ходжи.
После его смерти некоторая закрытость продолжалась до 1990-х годов, а потом все мы узнали, что начались изменения. Но мы по-прежнему очень мало знаем о том, что происходит в стране. Я специально посмотрела информацию по поводу Албании в интернете — на русском языке и в русском интернете найти что-либо довольно трудно.
(Ирина Щербакова)
Агрон Туфа – профессор Университета Тираны, переводчик русской литературы:
Для тех, кто совсем не знает Албанию. Тоталитарно-коммунистический режим в Албании был свергнут в конце декабря 1990 года. В течение почти полувека страной железной рукой управлял Энвер Ходжа, который от начала до конца шёл по кровавому пути, убирая всех своих политических противников, а затем, столь же жестоко, убрал друзей и коллег, с которыми делил власть.
Коммунистическая партия с момента своего возникновения и до конца освободительной войны действовала в основном методом террористических актов. С 1944 до 1948 года по всей Албании проходили расстрелы «врагов» без всякого суда — за коллаборационизм. Ходжа насильственно подчинил антикоммунистический регион, прежде всего, северную Албанию, где в 1945–1946-м годах шла настоящая война между местными жителями и национальной армией.
Коммунистическая власть Энвера Ходжи действовала как албанский трибунал типа Нюрнберга. За это время многие крупные представители интеллигенции получили смертные приговоры за якобы членство в разных партиях. Авторы «Чёрной книги коммунизма» не пишут вообще ни строчки об албанском опыте коммунизма, может быть, из-за отсутствия информации. Но есть работы наших и зарубежных исследователей, называющих историю коммунистической диктатуры Албании самым жестоким вариантом сталинизма.
Чем албанский коммунизм был особо жесток?
Албанские коммунисты основали свою партию и вступили в так называемую освободительную антифашистскую войну под абсолютным жёстким контролем эмиссаров из Коммунистической партии Югославии. Освободительная война после 1 октября 1943 деградировала до гражданской. Коммунистический фронт Албании не признавал никакого сотрудничества с другими фронтами, которые тоже воевали с оккупантами. Даже когда все политические фронты соединились в единый фронт без различий региональных и религиозных, подписав так называемое Мукьянское соглашение от 2 августа 1943 года.
Такой тип диктатуры длился очень долго и обрушился на очень малый народ – к концу войны албанцев насчитывалось 3 млн, к концу диктатуры – 1 млн. Тюремные заключения, расстрелы и пытки практиковались вплоть до конца 1990 года. В 1990 была закрыта кровавая страница албанского коммунизма.
Сразу после войны новая коммунистическая власть провела в Албании экстремальные реформы: полная конфискация частной собственности, запрет на частную практику, запрет религиозных обрядов. Сотни убитых юношей при пересечении государственной границы.
Велась жесточайшая, фанатичная классовая борьба, в которой преследовались все родственники и наследники классового врага, лишавшиеся, в том числе, права на получение среднего и высшего образования. Абсурд доходил до того, что без одобрения партийных структур не могли состояться брачные союзы, а это значит, что деклассированные элементы не имели права на союз с «правильными» гражданами — много личных трагедий, проистекших из этого коммунистического запрета.
После разрыва дипломатических отношений между Албанией и СССР страна стала единственной в Европе последовательницей коммунизма по китайской модели (маоизма) как стиля жизни, искусства и политики.
В 1970-х , после разрыва отношений с «китайским братом», Албания стала самой закрытой страной в мире, куда не мог проникнуть глаз постороннего. Расстрелы и практика ссылок продолжали существовать. В августе 1989-го в городе Кукес я наблюдал трагическое зрелище – повешение 44-летнего поэта-диссидента.
Конец коммунистического режима застал Албанию в состоянии полного банкротства во всех смыслах, прежде всего интеллектуальном. Первые коммунистические гекатомбы произошли сразу после войны — начался процесс истребления интеллектуальных элит, особенно тех, кто получил образование в западных университетах. В течение первого десятилетия новый режим расстрелял всех «буржуазных» интеллектуалов: писателей, учёных, инженеров, политических деятелей, – рассчитывая, что они будут замещены интеллектуалами нового формата. Албанское общество не могло осмыслить весь масштаб катастрофы — с ним произошла зомбификация.
После падения коммунизма большая часть молодёжи села на корабли и уплыла на Запад, многие нелегально пересекали границу с Грецией в поисках способов выживания на фоне полного распада структур коммунистической власти, голода, безработицы, общественного хаоса.
В марте 1991 состоялись первые, якобы свободные, демократические выборы, в результате которых во власть прошла та же партия Энвера Ходжи, Социалистическая партия труда с наследником Ходжи Рамизом Алией. Скоро правительство социалистов ушло в отставку, и появилось некое новое, так называемое правительство стабильности нации. До сентября 1991 года кроме Общества политзаключённых никто не вспоминал о том, что, хотя коммунистический режим уже был свергнут, его жертвы оставались в лагерях и тюрьмах.
Под давлением Международной комиссии по правам человека албанский парламент законом № 7514 от 30 сентября 1991 заявляет политическую и законодательную позицию относительно репрессированных в годы коммунизма граждан — о невиновности, амнистии и реабилитации бывших политзаключённых.
В 1993 году выяснилось, что, по официальным данным, к категории политзаключённых, репрессированных и судимых по политическим статьям относится целых 30% албанских граждан. Такая большая масса с самого начала была очень мощной организацией, отстояв некоторые права – на жильё, на компенсации. Но затем албанские левые и правые силы оказали дестабилизирующее влияние на эту организацию, на её лидеров. Постепенно организации, занимающиеся правами репрессированных, стали умножаться, дробиться, создавать параллельные структуры и их борьба за права граждан ослабела.
В 1992–1996 был наиболее плодотворный период для защиты прав репрессированных, по позже всё разрушилось, и эта категория стала самой маргинальной в нашем обществе. Сегодня они по-прежнему не интегрированы в социум. Эта категория граждан всегда использовалась для предвыборных манипуляций – например, им обещали заплатить за каждый день в заключении примерно 17 долларов – но на деле их проблемы никто не разрешил.
Продолжаются протесты бывших политических узников, голодовки. Именно сейчас, в эти минуты, бывший политзаключённый уже семнадцатый день голодает перед парламентом. Они действительно считают себя обиженными, и дело не только в деньгах – в прессе и в политическом дискурсе появились выпады в сторону бывших политзаключённых, дескать, они всегда требуют денег, денег, денег. Дело не в этом. Беда в том, что они не интегрированы ни в какие процессы в нашем обществе. Они каждый день чувствуют себя обиженными, особенно наблюдая успешные карьеры своих экзекуторов. Они встречают на улицах, в учреждениях, в офисах тех людей, которые их избивали и пытали – следователей, судей, прокуроров.
Большая часть нашего общества, те, кого коснулись репрессии, переживают очень болезненно невозможность найти останки расстрелянных близких людей. Официальные данные гласят, что расстреляно примерно 5 тысяч, однако наш институт, изучавший документы подробно, за два года эту цифру повысил до 13 тысяч, и большинство расстреляно без суда. Их останки невозможно найти, нет никаких указаний на место.
До сих пор обнаружены останки только 12% всех расстрелянных. Если посмотреть, сколько было заключённых по политическим статьям, то мы видим, что их примерно 60 тысяч. 150 тысяч побывали в ссылке. Если умножить на 4, на среднее число членов албанской семьи, то получается, что от репрессий косвенно пострадало огромное количество граждан.
Ещё одна очень большая проблема – в Албании никто не озабочен вопросом сохранения тех мест, где люди приняли муки, я имею в виду тюрьмы и концлагеря. Они ликвидируются, на их территории осуществляются индустриальные и земледельческие проекты. Некоторые места уже вовсе исчезли. Не существует до сих пор ни мемориала, ни музея, если не считать маленький павильон в Национальном музее. Никакой музей не даёт представления о самой жестокой диктатуре в истории страны. У бывших политзаключенных никто не просил прощения, хотя бы формально.
Другой большой вопрос, который касается политзаключённых и их семей – школьная трактовка истории. Наши историки вполне наследовали методы, форму и стиль историков энверизма. Можно сказать, что наша официальная историография ничуть не изменилась. О том, что действительно случилось в ходе Второй мировой и после войны, ничего толком не говорится, несмотря на то, что наши архивы имеют все документы. Да, есть историки, которые время от времени публикуют разнообразные тексты и изыскания, но труды эти не отражаются в школьной программе.
Ещё вопрос, который будоражит и обижает всё сообщество политзаключённых – официальный календарь празднований, который по сути является продолжением коммунистического календаря. Празднуются даты, которые отсылают к эпохе коммунизма. Делается это совершенно демонстративно и провокационно, и в этих провокациях участвуют самые высокопоставленные политические деятели. Публичные жесты нынешнего главы парламента всё сильнее идентифицируются с поведением Энвера Ходжи. Формы чествования, эстетика различных мероприятий всё больше отсылают к коммунистическим ритуалам.
Это лишь часть нескончаемых проблем, перспектива которых туманна.
Так называемый закон о люстрации. Мы являемся единственной страной, которая не приняла этот закон. В 2009 году наш парламент одобрил закон о люстрации, одобрил его и президент, ожидали одобрения Конституционного суда. Но суд его не одобрил, так что всё закончилось пшиком. Больше этот закон в парламенте не обсуждали, хотя обычно законопроекты, не подписанные КС, возвращаются и вновь обсуждаются до полной победы.
Так что у нас больные вопросы прошлого не раскрыты, и я не вижу никакой перспективы и никакой политической воли для того, чтоб открыть криминальное прошлое нашего государства времён коммунистической диктатуры. А потом стало ясно, почему этого не хотят наши политики. Ряд политических лиц, депутатов, министров и прочих имели отношение к Сигурими, эквивалент КГБ (Сигурими, Директорат государственной безопасности – тайная политическая полиция в Албании в годы коммунистического режима). Многие политические деятели служили в разном статусе в этой страшной структуре диктатуры.
Кто создал наш Института изучения преступлений коммунизма?
Я в 2007 году участвовал в московских Банных чтениях в «Билингве», пришёл туда с моими друзьями, с поэтом и литературным критиком Ильёй Кукулиным и его женой Машей. Я был в восхищении от «Мемориала», и вскоре начал издавать колонку Ad memorandum с воспоминаниями интеллектуалов, прошедших коммунистические тюрьмы и ссылки. У нас в университете очень богатая мемуаристика. Мы создаем свою «Чёрную книгу коммунизма».
Вообще у нас на эту тему существует очень богатая литература, свои Солженицыны и Шаламовы. Я стал всё это изучать, потому что мне казалось – что-то нужно делать!
У меня в семье было два политзаключённых, отец и старший брат. Когда мне было семь лет, я впервые увидел своего отца, мы поехали с дедом куда-то в шахты, в Альпы, где он работал в заключении. А когда мы возвращались оттуда, хотели подъехать на какой-то ужасной машине, перевозившей пирит, добываемый в шахтах. Шофёр спросил: «Откуда вы?», – и дед ответил, что ездил к сыну, к его (показав на меня) отцу, после чего шофёр затормозил и велел: «Слезайте, идите вон!». Мы считались врагами народа…
Проект мой разрастался, я собрал вокруг себя некоторых друзей, опубликовал первую десятку тщательно отобранных мемуаров. Ровно четыре года тому назад политическим условием Евросоюза, одним из «домашних заданий» для нашего парламента, стало появление в Албании института, занимающегося исследованиями в области памяти о жертвах коммунизма, как в Чехии, Германии, Польше, Румынии. Был создан наш институт, но знаете как?
Год не происходило ничего. Потом постепенно началось его формирование. Но если в самом маленьком, насколько я знаю, из подобных институтов, в болгарском, трудятся 120 специалистов, то у нас всего-навсего семь человек!
Этот институт наше правительство, бывший премьер министр, создали по сути для галочки, отчитавшись перед Евросоюзом. И что мы всемером можем сделать в огромном океане архивов? Ведь архивы – это главное дело. Мы серьёзно думали сосредоточиться на самых важных делах. Но бюджет, который дают институту, уходит только на зарплаты сотрудникам, и ничего больше, абсолютно ничего! Мы все деньги нашли сами, обращаясь к другим организациям.
Например, есть немецкий фонд имени Конрада Аденауэра, он сразу решил помогать нам без всякой бюрократии. И мы уже сделали немало важного, даже документальные фильмы.
Институт изучения преступлений коммунизма в Тиране, а в Национальном историческом музее небольшая секция создана совсем недавно. Албания – очень небольшая страна, а беда всех небольших стран заключается в том, что все друг друга знают. Албанское общество как таковое, оно крестьянское, сельское, но есть понятие «балканское общество», когда действительно все знакомы, не пофамильно даже, а кто чей родственник и откуда родом. Такой способ идентификации себя говорит о многом.
Представьте себе ситуацию, когда падение коммунизма – хотя это слово не совсем применимо к событиям, поскольку всё-таки было не падение, а расставание с коммунизмом – происходит в условиях, когда половина страны сидит, а вторая половина охраняет, условно скажем.
Я не утверждаю, что все абсолютно были в чём-то повинны, но в общем-то так оно и есть. И представьте себе ситуацию, когда всё начинет меняться в обратную сторону. Не секрет, что у части людей, находившихся в местах заключения, были родственники на определённых постах, и они, как в старые советские времена, отрекались от «врагов народа» .
Внутренняя албанская трагедия в том, что существует разделение между севером и югом, и внутри этих областей тоже есть разделение. Там сводили счёты, особенно в 1940–1950-е годы. Всё это тёмные истории, порой для неспециалистов непонятные.
И ещё имеем в виду тоталитарный характер общества, потому что Сигурими была организацией всепроникающей, по своей сути она близка к Секуритате (неофициальное название Департамента государственной безопасности – органа исполнительной власти в Социалистической Республике Румыния, сочетавшего функции спецслужбы и политической полиции), поэтому когда её сравнивали с советской системой, мне кажется, что льстили советской, потому что в Албании всё было намного сильнее, круче, более зверски.
И до сих пор все эти люди живы. И они сейчас выступают в газетах, журналах, публикуют книги. Как они позиционируют себя в условиях коммунизма? Да, коммунизм был, да, коммунизм – не очень хорошо, да, они осуждают. Но, например, сотрудники военной контрразведки ведь защищали родину. Что это значит? Ну, вот все знают, в 1950-е годы была попытка государственного переворота Энвера Ходжи, правда, никто не говорит, что она была антикоммунистическая, при поддержке ЦРУ и британской разведки.
И они говорят – мы защищали родину. Потому что неизвестно, что бы произошло, если бы те пришли к власти. Прокуроры говорят – да, мы судили, но вы поймите, что если бы какие-то неприятные истории начали бы расползаться, то страна, учитывая исторический характер Албании, могла бы расколоться. Албания весьма специфическая страна, присутствующие могут со мной не согласиться, но я иногда сравниваю её с Туркменистаном, это нация племён, государство, которое создавалось с очень большими сложностями. У него забирали территории, его судьбу решали великие державы.
Почему говорят об албанском национализме, потому что роль внешних факторов зачастую была отрицательной. И на этом играют бывшие функционеры госбезопасности и партийного режима – они говорят, что защищали единство страны. Да, коммунизм был плохой, но мы знаем выражение, что страна была с сохой, а кто-то там пришёл, и после него она осталась с ядерной бомбой.
Что происходило с людьми в промежутке как-то забывается. Но всё, что происходит с Албанией, по сути происходит и со всеми посткоммунистическими странами за исключением трёх балтийских, но там другая история. Могу сказать с уверенностью, что Албания в этом отношении ничем не отличается от Румынии, где до последнего времени бывшие партийные функционеры, за исключением нескольких человек, неплохо жили и имели погоны на плечах, никто их не преследовал, они писали свои воспоминания.
Когда я работал над историей этого периода, были проблемы с архивными документами, и я понял, что Албания – единственная страна Восточной Европы, которая публикует архивные документы в газетах и даже со ссылками на места их хранения. Так что не всё так плохо в Албании в этом отношении, не всё пытаются забыть.
В последнее время, например, активно публиковались документы, связанные с заседаниями политбюро. Есть специальная книга, посвящённая чисткам в армии, что для Албании вообще огромная трагедия. В 1974–1976 годах там было три волны чисток чудовищных: сначала армейцы, затем экономисты, потом инженеры. В результате у Албании возникли большие проблемы со всеми тремя областями.
Мы говорим, что существуют национальные институты памяти. В тех же Чехии, Словакии. Я не беру постсоветские станы – какие-то из них быстро создали, а в некоторых создание подобных институтов затянулось. Албания сейчас стоит на пороге Европейского союза. И одним из условий является создание такого института. Это не диктат европейцев, которые хотят взять и очернить историю, как у нас часто говорят. Европейцы просто хотят чтоб расставание с коммунизмом происходило в политическом плане. Для Албании это очень важный сюжет.
Я бы не хотел сейчас касаться политических вопросов, просто уточню, что двухпартийная система, существующая сейчас в Албании, это очень специфическое явление, не такое, как двухпартийность в США или других странах. Происходящее в Албании порой приводит к серьёзным драматическим событиям. И тема политических репрессий и реабилитации и, что самое главное, политической ответственности за произошедшее, является элементом политической борьбы, способным в определённый момент чуть ли не дестабилизировать ситуацию.
Здесь ещё нужно сказать о ситуации в Германии. Там документы небезызвестной организации стали достоянием гласности. В большинстве стан Центральной и Восточной Европы такие документы общественности недоступны, за исключением случаев, когда необходимо проводит люстрацию, недопущение к каким-то постам. Есть здесь свои плюсы и минусы. Плюсы в том что никто не хочет начала гражданской войны, потому что каждое досье можно использовать по-разному. А минус в том, что под видом боязни гражданской войны все процессы тормозятся.
В Албании вообще достаточно открытая система архивопользования, но Албания очень бедная страна. В своё время говорили, что Греция бедная страна, но греки богатые люди, а Албания действительно бедная страна и у неё действительно нет средств на обработку всего этого огромного материала. Если для работы с румынскими, чешскими, немецкими материалами может быть оказана зарубежная помощь, то людей, знающих албанский язык совсем мало.
