О «политических» заключённых — какое впечатление они производят
Первым из «декабристов» в нашу камеру попал Сергей Возняк. Бывший офицер. Вёл себя достойно. Воспитанный приличный человек. Но есть несколько моментов (в рамках лозунга «Говори правду»).
Войдя в камеру, он произнёс короткую речь, сутью которой было: ничего, они (КГБ) своими бестолковыми действиями поднимают мой политический рейтинг и финансовое положение соответственно.
На эту реплику уже при вечернем выходе в туалет мне следователь КГБ, арестованный по делу Узинберга, сказал: «Какие сволочи! Они себе ещё рейтинг с финансовым положением поднимают, а нам из-за них на когтях в камере стоять (теснота) и не один день! И здоровья мы из-за них сейчас положим немало».
Говорю так, как было, мне стесняться или скрывать нечего.
После очередных групповых издевательств и в тот момент, когда Возняк стал выдыхаться от этих жерновов, я сказал ему, что ему нужно держаться, и в отличии от нас всех нужно запоминать как можно больше и лучше, потому что он журналист по профессии, и лучше его никто не сможет описать всё происходящее здесь так качественно: так, чтобы человек, никогда здесь не бывший, понял, что здесь на самом деле происходит и осознал всю опасность существования КГБ, как системы для общества.
Настроение Возняка, насколько я помню, к тому моменту уже несколько изменилось. Он ответил мне, что это настолько сложно передать, что… скорее невозможно…
Когда я пытался понять, почему именно на площадь вели людей. Почему не собрали людей вдали от правительственных объектов, чтобы организовывать забастовку, пусть не республиканскую, но хотя бы забастовку основных бюджетообразующих предприятий.
На мои вопросы Возняк ссылался на политтехнологиии и сложность проведения этих мероприятий (людям к центру идти проще). Мы говорили немало. Но у меня сложилось впечатление, что данная политическая группа шла по пути наименьшего сопротивления в достижении своих целей (в большей степени пиара), а не фундаментального сопротивления действующей власти.
Далее к нам попал Дмитрий Новик. Я считаю, что он имеет непосредственное отношение к системе КГБ. Изложу факты, на которых основывается мое (только мое) мнение:
1. Новик Д. служил в в/ч 3214
2. После службы он работал водителем в одном из посольств (на такую работу с улицы попасть не просто).
3. На площади был активным участником провокационных действий и отчетливо зафиксирован на объективах камер.
4. С. Возняк говорил, что имеет уверенность в скорейшем освобождении, но по его виду и поведению прослеживалась обеспокоенность в уверенности своих высказываний. А Д.Новик представлял зеркальное отображение Возняка: говорил о серьёзности вопроса и о перспективе большого срока (только говорил об этом мало), а по виду было понятно, что человек идет по программе и знает, что делает и скоро выйдет.
5. Когда я ещё сидел в СИЗО, Новик, освободившись, уже вышел на контакт с моими родителями и женой и пытался установить доверительные отношения, представившись именем другого сокамерника с которым я действительно хотел поговорить (он представился «Димой Брокколи», а называли его «Димой 88»). Не учёл только, что всё записывается. В результате первым, с кем я поговорил на свободе из числа сокамерников СИЗО КГБ, оказался как раз этот Новик, хотя шёл я на встречу с абсолютно другим Дмитрием.
6. Во время этой первой и единственной беседы Новик с достаточной долей практического профессионализма выяснял следующие вопросы: планирую ли я побег из страны, имею ли достаточные связи в МВД для получения различной информации, чем я планирую заниматься в будущем помимо основной работы и т.д.
7. После освобождения Новик Д. оказался в окружении Возняка.
8. Конечно, у меня нет документов, прямо изобличающих отношение Новика к «конторе» и, видимо, быть не может. И я их не видел, потому что такие документы имеют гриф «совершенно секретно». Но опер опера видит издалека. Подчеркиваю, это лично мое мнение.
Потом я сидел вместе с Дмитрием Бондаренко. Ничего плохого я о нём рассказать не могу. Достаточно положительных эмоций от общения. Не сошлись мы во мнении о вопросе диалога с действующей властью, о вопросе передачи этой самой власти.
- Он считал, что диалог необходим или неизбежен, но для этого должны быть созданы определённые условия.
- Я утверждал, что договариваться с преступниками, перешедшими границы не только уголовного права, но и общечеловеческой морали, абсолютно бесперспективно.
Но мы решили оставить этот вопрос открытым. Изменил ли своё отношение Бондаренко в нестоящий момент, я не знаю (мы не общаемся). Я своего не изменил.
Далее был Александр Класковский. Обычный человек, неконфликтный, воспитанный. Ничем особенным не примечательный. Но очень запомнился один достаточно яркий эпизод: у Класковского в тот период осталась дома жена на последней неделе беременности. Естественно, он волновался по этому поводу, а в КГБ под каждого свой сценарий. И Класковский не получал писем из дома, не мог встретиться с адвокатом и не получал передачи (или получал передачи, в которых не было того, что он указывал в письмах, точно не помню, но скорее не получал).
Полная информационная изоляция. И в этот момент Класковский сказал, что в музее ВОВ (или в другом музее) он видел и читал письма Зои Космодемьянской из этого же СИЗО, только при гестаповцах. Так вот в письмах Зоя передавала привет, успокаивала родных и просила передать ей тёплые вещи. А КГБ не разрешает писем, передач и встреч с адвокатом, а фашисты разрешали. Короткий, но яркий пример, говорящий о многом!
Следующим был Алесь Киркевич. Вот это нaстоящий человек! Причём это не только моё мнение. Своё мнение высказали абсолютно все люди в камере и единогласно. Одна «проблема» – он молод. Но если в это сложное время он сможет сохранить себя и собрать вокруг себя таких же ребят, ко времени достижения политически зрелого возраста, то за ним и за такими людьми будущее этой страны, причём светлое будущее и достойная жизнь белорусов.
Были ещё два молодых человека, но я, к сожалению, не запомнил их фамилий, поэтому от комментариев воздержусь. Но ничего плохого о них сказать не могу.
Как готовились нары для массовой посадки людей — Беларусь 2010