Абсолютное оружие
В доскоростную, доинформационную эпоху, когда элиты ещё не были глобальными, а оставались региональными и даже субрегиональными, сложилась система взаимодействия между ними, иногда называемая «вестфальской» по имени Вестфальского мира, заключённого по итогам Тридцатилетней войны.
Именно на эту систему, включающую в себя необратимо становящуюся архаичной концепцию национальных (государственных) суверенитетов и межгосударственных (межнациональных) конфликтов, опирается пока ещё существующее — в его нынешнем виде — т. н. «международное право», о неизменности которого с достойной лучшего применения упоротостью печётся говорящая аж на трёх басурманских языках голова кремлёвского паханата — новый «Мистер Нет» г-н Лавров.
Однако, хочется того хозяевам говорящей головы Лаврова и даже самому Лаврову или нет, но соотношение «производительных сил и производственных отношений» изменилось с той поры самым драматическим образом.
Если в до- и саму индустриальную эпоху тиражирование образцов для удовлетворения спроса в предметах потребления и средствах производства занимало львиную долю временных и человеческих ресурсов, то сейчас такое тиражирование составляет ничтожную по стоимости и трудозатратам часть производства того или иного средства (товара).
На первый план выдвинулось умение создавать новые образцы для тиражирования и умение быстро — чем быстрее, тем выгоднее — заменять их новыми образцами.
Ещё одно важное, чтобы не сказать — важнейшее, отличие нашей эпохи от до- и индустриальной — это потоковое производство т. н. «символических ценностей», чем занимается огромное число творцов как действительных, так и мнимых: масскульт, медиа, «современное искусство», околополитическая метусня, обслуживающая огромную и жадную машину пресловутой «представительной демократии», различные меньшинства и их борьбу за настоящие и ненастоящие права и пр.
Всё это следствие необратимых — и это важно понимать в первую очередь — процессов расслоения масс, составляющих основу и суть массового общества, на когнитариат и консьюмериат — разумеется, в далеко не равных друг другу пропорциях.
И если группировка «творцов» пытается направлять и возглавить — ну, или если уж не получится направить, то хотя бы возглавить — эти процессы, то «ремесленники» не находят ничего лучше, чем сопротивляться, хотя любой из пройденных (увы, невыученных) уроков истории неопровержимо свидетельствует: сопротивление будет рано или поздно сметено, а благородные гранды в плюмажах — обезглавлены на эшафотах, иногда виртуальных, но чаще — физических, и мушиные личинки будут жевать лежащие в корзинах тонкие мёртвые лица с застывшими на них брезгливыми и надменными — и такими бесполезными и нелепыми теперь — усмешками.
Эта простая истина уже второй век подряд ускользает от понимания — сначала царскосельских, а теперь кремлёвских — сидельцев, и последствия этого изящного пренебрежения реальностью будут такими же, как и век тому назад. Да и чёрт бы с ними, скажете вы? Это верно, но лишь отчасти.
Последний, назовём это так, провал «элитариев» в битве с реальностью стоил русским примерно пятидесяти миллионов жизней, причём погибли далеко не худшие, а страна из кандидатов в клуб держав Первого мира превратилась в попрошайку не только образцов и технологий для их тиражирования, но даже самих тиражей, что вообще уже не лезет ни в какие ворота.
Несмотря на титанические усилия по наращиванию тиражей, все старания оказались напрасны: едва шайка большевистских узурпаторов спрятала за спину нагайку, устав махать ею и получать свинцовым «шлепком» то и дело по собственной морде — руки-то кривые — как вся «система» полетела под откос, оказавшись принципиально нереформируемой.
Гиперзвуковые ракеты — это хлам, который можно сдавать в утиль
В чём же причина? А причина в том, что ордынская верхушка так и не сумела преодолеть в себе смешанного с суеверным страхом пренебрежения к первооснове Знания — гуманитарным наукам.
Сами того не замечая, они оказались в роли медведя, персонажа детской сказки про вершки и корешки, который постоянно попадал впросак, каждый раз выбирая не то, что было ему нужно, а то, что ловко подсовывал ему хитрован-мужичок.
Они всё время пытались получить «вершки» — технологии, в т. ч. военные, первоклассную школу и науку, а «корешки» — свободу и произрастающую на её почве культуру, и методы воспроизводства этой культуры — гуманитарное знание, без коих никакие технологии, никакая школа и наука невозможны — оставить за бортом. Естественно, ничем путным эти потуги не увенчались.
Проверено лично тов. Сталиным и Берией: недостаточно выбивать зубы инженерам и вставлять на место настоящих золотые и платиновые, и держать на жирном пайке за решёткой тоже не помогает — приходится обращаться к иностранным специалистам, обладающим, помимо знаний, ещё и культурой, и на их горбу въезжать с «Поехали!» на космическую орбиту.
Вот эту неразрывную связь Культуры, Истории и Знания не смогла осознать (редкий случай, когда без тавтологий не обойтись!) советская «элита», а её плоть и кровь — «элита» нынешняя, по-моему, даже не пытается. (При этом она же буквально не вылазит из ницц и куршавелей, а её отпрыски — из оксфордов и гарвардов. Они настолько охамели и превознеслись в самоненависти, что даже места своего гнездования принялись именовать чужими словами на чужом языке!) И, похоже, что это навсегда.
Вековой мечте Московской орды — научиться всему «нужному» на Западе, да и повернуться к нему жопой — мечте, озвученной ещё Петром Первым — не суждено было осуществиться в первой «половине» — научиться (поскольку запустить у себя НТП в автоматическом режиме не выходит, несмотря на два столетия попыток) и суждено во второй: демонстрировать миру жопу как раз получается превосходно.
В то время как глубоко структурированное и широко распространённое гуманитарное знание, без которого невозможно идеологическое противоборство элит, является основой и сутью общественно-политических процессов на Западе, в Азии, чью ценностную и понятийную структуру через Золотую Орду унаследовала и Московская орда-«империя», отрыгнув так и не переваренное византийское наследство, нежданно-негаданно свалившееся ей в глотку после окончательного падения Константинополя, дела обстояли с точностью до наоборот.
Никакого идеологического состязания, никакой дискуссии наладить Московитское царство даже не пыталось: в Орде существовало только два мнения — ханское и неверное, и за одно только подозрение в приверженности таковому неудачников рвали на части, привязывая к тянущим в разные стороны повозкам.
Для своей легитимации Московия использовала не дискуссию, а неуклюжую попытку оспорить — не больше, не меньше — «первородство» Священного Рима, намалевав дрожащей рукой приказного дьяка письмо, где Ivan the Terrible выводил своё родословие не от какого-то там Рюрика на побегушках то у Византии, то у Венеции, то у Капетингов, а от самого — замрите в благоговении, западные смердящие псы! — Цезаря Августа.
Гогот стоял по всей Европе гомерический: геральдика и элитоведение никогда не были сильной стороной общественных штудий на восток от Дона и чуть-чуть на запад от Итиля, но тут уж князь Иванушка переплюнул всех и вся.
Так весело бывает, когда клоуны пренебрегают законами, обусловленными силой вещей. А закон, между тем, крайне прост: нет дискуссии — нет элиты. Можно сколько угодно не любить Д. Е. Галковского (я и сам его не люблю), но когда он прав, то по-европейски, то есть верно, поступить, будет — признать его правоту и, сняв шляпу, склонить голову перед беспощадной правдой.
